Жорж Бордонов - Мольер [с таблицами]
С другой стороны, существует версия Гримаре со слов все того же актера Барона, экс-возлюбленного Арманды. По Гримаре, известие о предстоящей женитьбе Мольера на Арманде привело бы Мадлену в бешенство; она бы сделала все возможное и невозможное, чтобы помешать этому браку и главное — не дать ему осуществиться на деле. Брак оставался бы фиктивным, если бы Арманда не взяла инициативу на себя. Гримаре пишет о Мадлене:
«Это была женщина гордая и безрассудная, когда бывали задеты ее чувства; она предпочитала быть Мольеру возлюбленной, а не тещей: поэтому он бы все испортил, если бы объявил ей о своем намерении жениться на ее дочери. Он решил поступить так, ничего не говоря этой женщине…»
Но Мадлена присутствовала при подписании контракта: значит, ей все-таки сказали! Можно согласиться с Гримаре лишь в том, что касается ревности Мадлены. Она была любовницей Мольера, его подругой в течение почти двадцати лет. Младшая сестра похищает у нее человека, ради которого она пожертвовала своим талантом трагической актрисы. Если она ревнует, пытается отвоевать его, — это так по-человечески! Она славная женщина, вся ее жизнь о том говорит, но может ли она с улыбкой согласиться на роль покинутой любовницы, уже не внушающей прежних чувств?
Свидетельство о венчании в церкви Сен-Жермен-л'Осеруа также требует комментария. Оно составлено так: «В понедельник, двадцатого (1662). Жан-Батист Поклен, сын сьера Жана Поклена и покойной Мари Крезе [sic], жених, и Арманда Грезинда Бежар, дочь покойного Жозефа Бежара и Мари Эрве, невеста, оба из нашего прихода, что против Пале-Рояля, помолвлены и обвенчаны в один день…»
Если в гражданских актах иной раз возможна «подтасовка» каких-то «личных данных», то с церковными документами дело обстоит иначе. Почему? Не потому, что святые отцы более щепетильны или лучше осведомлены, чем нотариусы, а потому, что сами заявители здесь строже держатся истины. Бумаги, которые они подписывают, представляются уже не людям, а богу, верховному судии Вселенной. В XVII веке страх загробной кары — не риторическая условность, это глубокое, искреннее и всеобщее чувство. Актеры, хотя и слывут отчаянными, остаются добрыми христианами, мучаются проклятием, наложенным церковью на их ремесло, и делают все возможное, чтобы это проклятие было снято. Если брачный контракт наделяет Жозефа Бежара титулом кавалера и сомнительным поместьем Бельвиль, то в свидетельстве о венчании сказано просто: «Арманда Грезинда Бежар, дочь покойного Жозефа Бежара и Мари Эрве…» Здесь уместна скромность; никто бы не осмелился надувать господа бога даже в самой малости. Церковная запись, следовательно, непреложно устанавливает родственные отношения Арманды.
Проходит десять лет. Мадлена лежит в постели больная. 10 января 1672 года она диктует свое завещание. 14 февраля она передумывает, снова зовет нотариусов, чтобы сделать приписку к завещанию. В завещании Арманда указана как единственная наследница Мадлены. Сторонники гипотезы «Арманда — дочь Мадлены» видят в этом решающий довод, бесспорное доказательство. По их мнению, завещание — логическое продолжение истории с приданым Арманды. И действительно, на первый взгляд тут есть от чего прийти в замешательство. Но внимательный анализ документа выявляет подлинный смысл, который придается здесь выражению «единственная наследница». Значение его оказывается настолько ограниченным, что могло бы служить доказательством обратного: Арманда — не дочь Мадлены.
На самом деле Мадлена вовсе не отказывает все свое состояние Арманде. Луи Бежар наследует строительный участок в предместье Сент-Антуан и ренту. Поясним. У Мадлены немногим более 20 000 ливров в наличных деньгах. Она могла бы просто отдать их Арманде из рук в руки; было бы естественно, чтобы она это сделала для своей дочери. Вместо того она поручает своим душеприказчикам, в частности художнику Миньяру, обратить эту сумму в «наследственное имущество», доходы с которого должны выплачиваться в виде пожизненной ренты из расчета 400 ливров Луи Бежару, 400 ливров Женевьеве и 400 ливров Арманде; излишки назначаются на богоугодные дела. Приписка изменяет это последнее указание: она позволяет Арманде распоряжаться остатком по своему усмотрению. Мадлена оговаривает, что по смерти Луи и Женевьевы Арманде должны отойти обе их ренты, но не права собственности на имение. Если учесть, что Луи кроме ренты в 400 ливров получает участок в предместье Сент-Антуан, похоже, что предпочтение отдается ему. Для Арманды предусматриваются преимущества только в будущем. Намерения Мадлены предельно ясны: она делит свои деньги поровну между братом и двумя сестрами; кого она хочет обеспечить — это Эспри-Мадлену[128], свою крестницу, и ее будущих детей, а не Арманду. Если предположить, что Арманда ее дочь, нельзя понять, почему она лишает Арманду 800 ливров ренты и участка в предместье Сент-Антуан. Напротив, совершенно естественно, чтобы Мадлена позаботилась о будущем Эспри-Мадлены и составила завещание соответствующим образом. Мы видим, какую решающую важность обретает анализ этого текста.
Итак, подлинные, повторяющие, подтверждающие друг друга документы устанавливают личность Арманды. Слишком много почтенных, очень близко знающих Бежаров и Покленов людей поставили свои подписи под этими бумагами, чтобы оставалось хоть малейшее сомнение в их достоверности. К тому же это значило бы обвинять государственных чиновников в постоянном, систематическом мошенничестве. Невозможно вложить в эти бумаги какой-то иной смысл: они не содержат ничего, кроме того, что в них сказано.
Нашу гипотезу поддерживают еще три довода, правда, неодинаковой важности, но столь же убедительные, как сами документы:
— Первый: Мольер, если и не был образцом добродетели, всегда оставался слишком нравственным и уважающим приличия человеком, чтобы жениться на собственной дочери. Конечно, это не более чем наше личное ощущение; но подчеркнем, что множество свидетельств подтверждают безупречную порядочность Жана-Батиста.
— Второй: после жалобы Монфлери — или, вернее, после его подлого доноса — Людовик XIV не только не возбуждает преследований против Мольера и даже не лишает его своего покровительства, но и соглашается стать крестным отцом у старшего сына своего любимого актера. Благочестие короля показное; оп поглощен своими любовными похождениями и удовольствиями: лишнее основание проявлять особую щепетильность в вопросах морали, чтобы не раздражать политически опасное духовенство. У короля в распоряжении полиция. Очевидно, что если бы происхождение Арманды было хоть сколько-нибудь сомнительным, король не дал бы своего имени ребенку, родившемуся, может быть, от кровосмесительного брака.
